■ Рождественский Роберт Иванович — поэт.
■ Родился в 1932 году в селе Косиха Алтайского края.
■ После окончания школы поступил в Петрозаводский университет.
■ В 1951 году был принят в Литературный институт им. М. Горького в Москве.
■ Первый сборник стихов «Флаги весны» издан в 1955 году, в этом же году опубликована поэма «Моя любовь».
■ Автор более 70 сборников стихов. Сочинил поэмы «Реквием», «Письмо в тридцатый век», «210 шагов».
■ Автор текстов популярных песен, в том числе для фильмов «Неуловимые мстители», «17 мгновений весны» и многих других.
Мой отец — Сергей Сергеевич Смирнов — дружил с Робертом Ивановичем Рождественским, дачи в Переделкино у нас были на одной улице, да и летом в писательских Домах творчества в Дубултах и Коктебеле мы едва ли не ежегодно встречались с семейством Рождественских. Умерли наши отцы, да и мы серьезно «повзрослели»: лет двадцать практически не виделись. За эти годы Катя из маленькой девочки превратилась в даму — вышла замуж за моего коллегу по «Огоньку», стала мамой и, кроме того, блестящим фотохудожником. Одним словом, состоялась и в личном, и в общественном. На этом этапе мы и встретились в знакомом переделкинском доме в конце улицы Серафимовича, где жил и писал стихи знаменитый советский поэт Роберт Рождественский. О нем мы и говорили.
Катюша, Роберт Иванович 1932 года рождения, имя Роберт в те времена было довольно редким. А почему его так назвали, и кто были его родители?
Имя ему дали в честь Роберта Эйхе.
Это герой гражданской войны…
Ну да, в то время родители часто называли детей в честь каких-то великих, по их мнению, людей. Папа из военной семьи. Моя бабушка — военный врач, прошла всю войну. Дедушка — поляк Станислав Петкевич. Я практически ничего о нем fie знаю, так как он рано погиб. И бабушка вышла замуж за полковника, он и стал отчимом. Папа, и я в том числе, получили фамилию Рождественских. Мы всю жизнь жили с Иваном Ивановичем Рождественским, так что я считаю его своим дедушкой.
В автобиографии Роберт Иванович пишет, что детство его прошло в детском доме. А как это случилось?
Началась война, и родители ушли на фронт. Бабушка сразу направилась в военный госпиталь. А папа, как многие в то время, мотался по детским домам. Но, несмотря на все трудности, он успевал заниматься в музыкальном училище, играл на геликоне. Представляете: огромный раструб, который надевается сверху, и внутри такой маленький ребенок. Кроме того, папа играл на аккордеоне и фортепиано. У нас на антресолях долгое время лежал красавец немецкий аккордеон из слоновой кости. Так что папа был музыкально одаренным человеком, а в поэзии музыкальность играет далеко не последнюю роль. И каждый раз, когда он садился за инструмент, для меня в детстве это было чем-то сверхъестественным, волшебным. После войны семья воссоединилась, но поскольку родители — военные, то они часто переезжали, папе приходилось менять очень много школ. Вы знаете, мы с ним мало говорили о том времени. Это не было табу, просто ему тяжело было вспоминать.
А когда Роберт Иванович начал стихи писать?
Первое стихотворение он написал примерно лет в пять.
Естественно, про «любимого дедушку Сталина», это было тогда очень модно. И стихотворение опубликовали в местной газете. Они тогда жили в Омске.
Катя, он ведь и в 50-х годах писал стихи, так сказать, в духе времени. Когда стало меняться его отношение к происходящему в стране?
Понимаешь, он жил в такой семье, слушал рассказы родителей, бабушка была активная коммунистка, чем гордилась всю жизнь. И для папы это было нормой. А когда он поступил в институт, то увидел происходящее в ином преломлении. Наверняка мучился, не знал, кто прав, кто виноват, и когда обрел свободу внутреннюю, то переосмыслил свое отношение.
В Литературный институт он поступил не сразу?
Да, первая попытка не удалась, и папа пошел в Петрозаводский университет, учился там, а потом снова поехал в Москву. На первом же курсе он встретился с мамой, они учились на одном курсе. Мама вышла из института литературным критиком, а папа поэтом. И дальше я уже знаю историю семейную, а не литературоведческую.
Ты спрашивала у отца, как рождаются стихи? Ведь это же некая тайна.
Хотя мы с сестрой были детьми, но знали, что это настолько интимное дело, что влезать с расспросами в стихотворение нельзя. Папа просто уходил к себе в кабинет, а если жил на даче, поднимался на второй этаж, и через какое-то время выходил совершенно в другом настроении — абсолютно радостный, он даже спускался по-другому, мы слышали, что у него другие шаги. Первым делом он читал маме. Было очень удобно — мама критик, поэтому папа сразу получал «рецензию». И потом собирались все — дети, теща. Папа читал. Ему было важно слышать музыку стиха. Мама делала свои замечания, и я старалась не отставать, если что не нравилось, делала свои замечания — я же, с одной стороны, дочь литературного критика, а с другой — поэта. И что самое интересное, отец ко мне прислушивался, или делал вид, потому что не хотел обидеть ребенка. Что-то исправлял и потом спрашивал: «Катюхен, вот тут заменилось, сейчас лучше?» И я говорила: «Ну ничего, нормально». В общем, я считала, что тоже могу папаше посоветовать.
1956 год стал переломным в советской истории. На XX съезде ЦК КПСС Никита Хрущев представил документы о преступлениях сталинской эпохи. И почти в одночасье многомиллионная страна разделилась на тех, кто не мог примириться и оставался верным культу вождя, и тех, для кого середина 50-х стала точкой отсчета новой эпохи, с которой многие связывали надежды на отмену цензуры и становление демократического, нетоталитарного государства. Тогда родилась знаменитая поэтическая четверка — Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко и Андрей Вознесенский. Поэты, стилистически и идейно не похожие, читали со сцены Политехнического музея стихи, объединяющие чувством сопричастности тысячи слушателей. Молодые и дерзкие, они стали символами 60-х годов.
Имя Роберта Ивановича напрямую связано со знаменитыми выступлениями в Политехническом музее, где они выступали вчетвером — Евтушенко, Ахмадулина, Рождественский, Вознесенский, — и вот эти четверо олицетворяли новую волну советской поэзии в переломный момент советской истории…
Да, именно шестидесятники, это было после смерти Сталина, это было новое, смелое. И эти четверо поэтов буквально взлетели…
А с кем из этой четверки он ближе всего дружил?
Я думаю, что с Евтушенко, хотя они были антагонистами в течение всей жизни. Знаете, у них была такая «любовь — ненависть». Они регулярно устраивали поэтические турниры. Если раньше на дуэлях дрались, то тогда за столом читали друг другу наотмашь стихи. Обычно это происходило во время застолья, в подпитии. Опять-таки повторюсь, они не то чтобы постоянно были пьяные, но это такой стиль, что ли, был в компании. Когда Евтушенко приходилось признавать папино преимущество, он говорил: «Робка, ты гений». И папа, естественно, ему отвечал тем же. Это всегда было весело, это было матерно, , очень шумно, и мне нравились эти взрослые посиделки, которые я наблюдала, конечно, исподтишка, потому что, по причине моего нежного возраста, мне не всегда разрешалось присутствовать. Но я запомнила атмосферу этих вечеров. Отношения с Евгением Александровичем у нас сохранились до сих пор, и когда он бывает в Москве, общается с мамой.
Эта поэтическая четверка в то время пользовалась не только невероятной популярностью среди молодежи и людей среднего поколения, но и находилась под очень пристальным надзором соответствующих организаций, которые контролировали идеологическую жизнь в стране. Роберт Иванович ощущал это давление?
Мы с сестрой не были к таким разговорам допущены, потому что нас всячески старались оберегать от советского, я не знаю, влияния, что ли. Наверняка папа ощущал это давление. Всеми своими переживаниями он делился с мамой. Он мог прийти из издательства или Союза писателей мрачным, он запирался в кабинете, куда зайти могла только мама. Конечно, он болезненно реагировал, когда редакторы или цензоры, я уж не знаю, как это назвать, не разрешали печатать стихи. Стихи для него были как дети, поэтому, если от ребенка по какой-то причине отказывались, он это воспринимал как физическую потерю, а не моральную.
Папа был человек скрытный или сдержанный?
Не скрытный, скорее очень скромный, сдержанный. Он иногда замыкался, и мама узнавала о том, что произошло, только спустя несколько дней. А нас, детей, родители вообще не допускали к подобным разговорам, потому что считали (и я сейчас понимаю, как они были правы), что детство не должно быть ничем омрачено. Поэтому я видела, как у нас дома все хорошо и красиво.
Творческая судьба Роберта Рождественского складывалась удивительно удачно, что в условиях идеологического контроля и жесткой цензуры считалось практически невероятным. В 70-х годах его книги издавались миллионными тиражами, творческие вечера проходили при полных аншлагах, сборники стихов переводились на десятки иностранных языков, правительственными премиями его награждали с завидным постоянством. Такое внимание и расположение со стороны властей накладывало на поэта определенные обязательства, потому вскоре за ним закрепили общественную работу на посту секретаря Союза писателей и депутата Моссовета.
Он был членом партии?
Да. Папа был искренним, и если он поверил, то уже верил до конца. Да и трудно переломить то, что заложено в детстве. Конечно, с годами ему было, наверное, стыдно за многое из того, что он писал. Но его гражданская поэзия была предельно искренней. Он совершенно не занимался конъюнктурщиной, и если ему чего-то не хотелось или он чего-то недопонимал и не верил, он просто этого не делал. Я думаю, в 70-х начался баланс в сторону неверия. И только потом, в 80-е, когда многое рухнуло под откос, особенно когда начался Афганистан, это его, конечно, подкосило. И чем больше он слушал радио и смотрел телевизор, тем больше разочаровывался, и в конце вся его вера сошла на нет.
Мне всегда казалось — даже на примере своего отца, — что все эти общественные, политические нагрузки не давали писателю работать.
Да, абсолютно правильно. Папа ругался ужасно, его это раздражало, эта бюрократия, которая отнимала кучу времени и здоровья. Хотя он никогда не стремился занимать никакие посты, его назначали, поскольку знали, что он, наверное, самый порядочный человек из всех имеющихся в наличии. Просто знали, что он не украдет и что на него можно взвалить, он потащит и потянет, и, в общем, он вытягивал. Папе удавалось делать то, что мало кому было под силу. Скажем, он первым «пробил» и отредактировал книжку стихов Высоцкого «Нерв». Он отвоевал, в буквальном смысле слова, дом Цветаевой, и там открыли музей. Единственный, кто вывез за границу, под свою ответственность, людей, которых считали диссидентами (среди них был Юрий Карякин и другие), их отпустили под честное слово, и они все вернулись. В общем, кровью давалась эта общественная жизнь, но то, что он после себя оставил, я считаю, оправдало затраты.
Почти каждое стихотворение он посвящал маме. И обязательно — к дню рождения, а не просто: дорогая, поздравляю. Я росла в такой любви, что хотелось повторить эту формулу, хотя бы частичку, и в своей жизни
Катя, большое место в стихах Рождественского занимает любовь. Он был любвеобильным человеком?
Папа был очень любвеобильным по отношению к маме. Почти каждое стихотворение посвящалось ей. Он писал: Алле К., А.К., Алусе. И обязательно было стихотворение на день рождения, а не просто: дорогая, поздравляю. И это было настолько привычно для нас. Я не могу представить, как себя должна чувствовать женщина, если ей дарят такие стихи.
А что касается поклонниц, естественно, ему писали письма девушки со всего Советского Союза. Мы читали ворохи этих писем, и были очень забавные поводы для шуток про его детей по всей стране. Многие так называемые «жены» приезжали. Вот такой он был «хан Батый». Вообще, надо сказать, поклонницы поэтов — особые люди, часто с «приветом». Помню, одна девушка — очень хрупкая, с влажными глазами — трогательно объясняла отцу, что свои стихи он читает у нее в мыслях по ночам, а это слово в слово ее стихи, но он к ней «залезает в мозги» и списывает, вот такой мистический плагиат. И таких «трогательных и нежных» поклонниц было много, они дежурили в подъезде, звонили в квартиру, поэтому я отчетливо помню с детства, что никому нельзя открывать дверь. Другой «поклонник», у которого папа, видимо, тоже «заимствовал» стихи, обещал налить под дверь квартиры какой-то химический состав. И когда я шла из школы, с ужасом ждала увидеть лужу под дверью. Это было неприятно, и пришлось обратиться в милицию.
Роберт Иванович — автор множества песен: «Эхо любви», «Сладка ягода», «За того парня»… Ты его песни любила в детстве?
Сочинение песен было любимым занятием папы, и он не стеснялся, что он — поэт-песенник; наоборот, гордился этим. И то, что сейчас многие удивляются; «Как, это песня вашего отца? Я думал, что это слова народные», дорогого стоит.
Из воспоминаний Роберта Рождественского: «Была у меня мечта — хоть один единственный раз услышать какую-нибудь свою песню не в исполнении профессионального певца, а просто так, на улице, в вагоне электрички, во дворе. И вот однажды я увидел небольшого лысого человека на самой верхней ступеньке ресторана «Арбат», плащ его был распахнут, в одной руке — портфель, в другой — шляпа. Он слегка покачивался и громко, самозабвенно пел. Знакомые слова. Очень знакомые слова. Господи, да это же моя песня! Я шел по улице, смеялся и спрашивал у себя: «Ну как? Твоя мечта исполнилась? Ты счастлив?»
Рождались песни по-разному. Иногда композитор приносил написанную мелодию. Бывало, папа подправлял музыку, говорил, что здесь не хватает какой-то нотки; иногда композитор считал, что здесь надо вставить слово. Конечно, его знание музыкальной грамоты очень помогало. Каждое лето мы выезжали в Дом творчества в Дубулты под Ригой, он всегда брал с собой все заказы и писал. Там родилась песня «Свадьба», которую исполнял Муслим Магомаев. Мы слушали этот текст бесконечное множество раз… «Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала». И я, будучи подростком, думала: господи, какая несуразица, как это вообще можно на музыку положить. А потом, когда слова легли на музыку, Магомаев спел, я поняла, что мне не дано никогда понять этот секрет. Там же появилась песня для «Семнадцати мгновений весны» — «Я прошу, хоть ненадолго…». Папе позвонила Татьяна Лиознова и предложила написать стихи. Музыка уже была написана Микаэлом Таривердиевым. И если у папы иногда получалось написать слова за несколько часов, то в этом случае он буквально физически мучился — сочиненный стих никак не ложился на музыку. И весь месяц мы слушали эту музыку, уже практически возненавидев ее. А в итоге получилась песня, как говорится, на века. Но потом еще долго искали исполнителя. Отслушали человек шестнадцать, и все не нравились — то Лиозновой, то Таривердиеву, — пока не появился Иосиф Кобзон.
А вы были на премьере «Семнадцати мгновений»?
Я помню, как мы ходили на прогон на студию Горького и там смотрели все серии сразу. Это было тяжело, но очень интересно, потому что рядом сидели и Мюллер, и Штирлиц. И я смотрела в основном на их реакцию, а не на экран. Ну а когда фильм показывали по телевидению, то жизнь в стране просто замирала.
А кто был лучшим другом Роберта Ивановича?
Мама. У них были удивительные отношения. Не было никаких особых внешних проявлений, но все явственно чувствовалось и ощущалось. На меня очень повлиял пример родителей; я росла в такой любви, что хотелось повторить как-то эту формулу, хотя бы частичку, и в своей жизни. Слава богу, я этого добилась, вернее даже не добилась, а мне повезло.
Папа был домашний человек, да?
Ой, безумно домашний человек. Не любил походы в гости. Всегда маме говорил: «Алусик, только давай побыстрее уйдем, потому что или работать надо, или футбольный матч смотреть». И мама уже шла с испорченным настроением в гости, потому что каждые пять минут он ее дергал, дергал, чтобы идти домой.
Как папа тебя называл?
Катюхой. А я его — Робой.
Есть ли стихи, которые он тебе посвятил?
«Катька-Катышок-Катюха, тоненькие пальчики», да. И даже незнакомые люди очень часто ко мне обращаются «Катька-Катышок-Катюха». Когда я была маленькой, я пыталась вчитаться в эти стихи, понять, что он хочет сказать, но ничего не понимала. Я думала, если «Катька», то, значит, про меня должно быть там, где же я там?
Катя, вас в семье две девочки, две сестры. Непросто для мужчины. Папа занимался вашим воспитанием?
Он совершенно не занимался нашим воспитанием — в привычном смысле. То есть не был «дежурным папой», он не садился: так, сейчас я тебя воспитаю. Удивительно, всякие ситуации бывают в жизни, и человек может накричать, обидеть, особенно ребенка — я была такая впечатлительная, что на меня достаточно было посмотреть косо, и я уже надувалась и уходила. Папа был человеком очень добрым. И если я не понимала, что я делаю не так, он мне всегда объяснял. Житейским отношениям я училась у своих родителей. Мы просто купались в любви, поэтому никак нас воспитывать нельзя было. Только примером…
А бывали случаи, чтобы папа выделял кого-то из вас?
У нас большая разница в возрасте, поэтому ревности не было. Я была как воспитатель, поскольку родители все время были в разъездах, вся ответственность лежала на мне. Ксенька очень похожа на отца — в том смысле, что она очень скрытная, интроверт, никогда не делает ничего на показуху. И как-то решила доказать себе (и нам, может быть, вчпервую очередь), что она тоже что-то может, и стала участником конкурса «Мисс Пресса». Это был 1992 год. Конкурс проходил на теплоходе, в круизе. И там собралась сильная компания — Даша Асламова, много «подкованного» народа. А тогда не было мобильных телефонов, связи с ней не было. И мы страшно переживали — не столько из-за того, победит — не победит, а не утонет ли она, не заболеет ли. Отец сказал: когда сдают экзамены, надо ругать человека. А ему хотелось, чтобы она победила, он очень переживал за Ксению. Каждый день — а длился круиз недели две — он читал нам новые стихи. И собралась толстая папка со стихами, которая называлась «Ругалки для Ксеньки-задрыгалки». Он ее ругал всеми возможными словами, которые использовались у нас в обиходе. Стихи были очень смешные, сатирические. Мы были безумно рады, когда узнали, что Ксенька победила. Она доказала, что тоже чего-то может, и я была за нее горда. Тогда я поняла, что у меня сестра хоть куда.
А когда появились кавалеры, как папа к этому отнесся?
С кавалерами туго было. Я как в 17 лет замуж вышла, так и живу. Папа сразу принял Диму, противоречий не было.
Каким дедом был Роберт Иванович?
Дедом он, к сожалению, не успел побыть, уже болел. Он написал потрясающую книжку стихов «Алешкины мысли». Он вообще хотел иметь сына, ждал, что должен родиться Алешка. И когда родился мой сын, я назвала его Алешкой. Он так понимал того маленького, который лежал в люльке, его переполняли такие чувства, что очень хотелось поделиться. Ну, что рассказывать, ее надо читать.
Все меня настырно учат –
от зари и до зари:
«Это — мама… это — туча…
Это — ложка… Повтори!..»
Ну а я в ответ молчу.
Или — изредка — мычу.
Говорить я не у-ме-ю,
а не то что — не хочу…
Родительский дом был гостеприимным?
Дом открытый был, двери не закрывались. Люди тянулись, потому что обстановка была и домашняя и праздничная одновременно. И это сочетание казалось совершенно несовместимым. У нас бывали Утесов, Райкин, все композиторы, какие только были в то время — Фрадкин, Оскарчик Фельцман… И всегда пели песни. Причем не просто песни, а песни, которые становились хитами через день-два.
А какие у него были увлечения? Занимался ли чем-то по хозяйству?
Одно время папа переплетал книги, причем делал это профессионально. Еще собирал замечательную коллекцию — все, что касается Москвы. А по дому… ну что, он будет посуду мыть? Мы его оберегали.
Скажи, папа называл свое стихотворение, которое считал лучшим и важнейшим?
Думаю, это не совсем корректный вопрос по отношению к поэту. Каждое новое стихотворение было лучшим. Я считаю, что его лучшие стихи написаны после операции, когда ему, в общем-то, очень мало оставалось.
«Наше время пока что не знает пути своего», — писал Роберт Иванович в середине 80-х. В 1986 году Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский и Роберт Рождественский предприняли первую после 20-летнего перерыва попытку «воскресить надежды замороженной оттепели», как не без иронии писал потом Евтушенко. На очередном съезде Союза писателей они читали стихи и требовали отмены цензуры. Это выступление стало последним — поэзия уже не имела той силы, которая в 60-х вознесла их на олимп славы. В перестроечной круговерти конца 80-х, когда идеалы недостижимого социалистического будущего остались в прошлом, Роберт Иванович, уже не веривший, как в молодости, в громкие лозунги свободы, не встал в ряды защитников нового строя. А в эпоху неожиданно наступившей гласности его в открытую называли «советским придворным стихотворцем». Для Рождественского время дискуссий и споров о целях и назначении искусства закончилось. Уединившись в Переделкине, он писал стихи, в которых все больше гражданственный пафос уступал место лирике. Он заболел где-то в 90-м году, даже чуть раньше, когда увидел, что происходит в стране. Это был психологический стресс, потому что разрушились те идеалы, которые существовали мнбгие десятилетия. И это дало толчок, он настолько был искренним и верующим — я имею в виду не бога, а дело, которое он пестовал, — что просто не смог справиться. И те стихи, которые он писал, это как итог всей жизни и прощание со всеми. Это безумно тяжелые стихи. Может быть, они мне настолько близки, что у меня мурашки бегают, когда я их читаю.
Из того, что довелось мне сделать,
Выдохнуть случайно довелось,
Может, наберется десять строчек…
Хорошо бы, если б набралось.
В известном фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» («Мне двадцать лет») сняты поэтические вечера в Политехническом…
Когда я смотрю этот фильм, всегда думаю: как же, наверное, было ему страшно и гордо выходить на сцену! Когда я увидела этот отрывок — молодой отец, который моложе, чем я сейчас. У меня нет ощущения гордости, у меня просто ощущение нежности и безумной потери. Я настолько не готова была к потере отца… Каждый нормальный человек не готов, но это было так, как будто из меня вырвали кусок. И восполнить нечем. Я вижу, как на него похож мой старший сын, и у меня такая нежность, такой прилив эмоций, которые не объяснишь словами…
Болезнь, казалось, в один миг перевернула жизнь Роберта Ивановича. Предвидя трагическую развязку, он продолжал писать. Но это были уже совсем другие стихи — они «погрустнели», как напишет после Евгений Евтушенко. Последние стихи примирили друзей и оппонентов — эта лирика, в которой так сильно исповедальное начало, признана лучшей в его творчестве. 19 августа 1994 года его увезли в больницу. Через несколько часов врач Леонид Рошаль сообщил родным: «Его сердце останавливалось семь раз, и семь раз его удавалось завести. Восьмой раз был последним».
Оставить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.