КОЗЛОВСКИЙ Иван Семёнович (р. 1900) — советский певец (лирический тенор). Народный артист СССР. Родился в соло Марьяновна Полтавской губ. (Украина). Музыкальное образование получил в Киевском музыкально-драматическом училище им. Н. В. Лысенко у Е. А. Муравьёвой.
Дебютировал в начало 1920 в Полтаве; пел на сцене оперных театров Харькова(1924) и Свердловска (1925). С 1926— солист Большого театра СССР. Козловский— один из видных представителей советского вокального искусства. Голос Козловский— тенор прозрачного серебристого тембра со свободным верхним регистром. Пению Козловский присущи эмоциональная теплота, искренность; он превосходно владеет вокальной техникой. Высоким мастерством сцѳнич. перевоплощения и поэтичностью отличается исполнение Козловский партий в операх русских композиторов-клас- сиков: Ленский («Евгений Онегин» П. И. Чайковского), Левко, Берендей («Майская ночь», «Снегурочка» Н. А. Римского-Корсакова) и др.
По глубине психологического раскрытия образа и остроте сценического рисунка в репертуаре Козловский выделяется партия Юродивого («Борис Годунов» М.П. Мусоргского, постановки 1927 и 1948). К лучшим творческим достижениям Козловского относятся также ведущие лирические партии в операх Ш. Гуно, Дж. Верди, Р. Вагнера («Лоэнгрин») идр.
В 1930-х гг. Козловский руководил концертным ансамблем оперы, участвуя в нём также как исполнитель (заглавные партии в операх «Орфей» Козловский В. Глюка, «Вертер» Ж. Массив). Козловский является выдающимся камерным певцом, тонким истолкователем романсов русских и западноевропейских композиторов, украинских и русских народных песен.
Дважды удостоен Сталинской премии; в 1941 — за выдающиеся достижения в области театрально-вокального искусства, и в 1949— за исполнение партии Юродивого в опоре «Борис Годунов» Мусоргского. Награждён двумя орденами Ленина.
Умер в 1993 году в Москве.
Козловская Анна Ивановна. Переводчик с греческого.Вице-президент фонда им. И.С. Козловского. Живет в Москве.
Сегодня мы в гостях у дочери великого русского певца Ивана Степановича Козловского – Анны Ивановны Козловской.
Анна Ивановна, откуда был Иван Степанович?
Анна Козловская. Отец родился на Украине, в необычайной красоты селе Марьяновка, под Полтавой. Отец до конца своей жизни сохранил нежную сыновнюю любовь к родной Марьяновке, всегда интересовался, как там жизнь, пытался помочь. Его там замечательно принимали, а сейчас там находится музей, единственный музей отца – в хате, где он родился. Украина так трогательно и внимательно отнеслась к его юбилею: сейчас там культурный центр Ивана Степановича Козловского; по-моему, строят часовню. В общем, на протяжении всей жизни у отца была нерушимая связь с Украиной.
К.С. Он был из музыкальной семьи?
А.К. Пели все. Самая голосистая у нас была тетя Оксана, она в Киеве жила; вообще, на Украине замечательные голоса. Но отец, так получилось, пел лучше всех. В детстве он пел в церкви, потом пел в Печорской лавре. И первая известность к нему пришла, даже слава, можно сказать, в Полтаве. Именно там он начинал работать, Полтава занимала особое место в его жизни. Он очень много рассказывал о своей полтавской жизни, и рассказы эти были необыкновенно интересны. Представьте себе, он едет, весна, все цветет; дорога дальняя в театр, и в качестве транспортного средства Козловскому, совсем молодому, ему меньше 20 лет было, дали коня. И он подъезжал к театру на коне. Например, идет “ Фауст” , отец в коротком плаще, со шпагой, с пером и рядом с театром привязан конь, бьет копытом и с нетерпением ждет своего хозяина, чтобы отвезти его домой.
Еще он рассказывал, всегда с юмором, сам очень смеялся, когда это говорил: заканчивается спектакль, едет он домой на Полянскую гору, за плечами у него огромный мешок, а в мешке √ зарплата, которая выдавалась натурой. У них семья была большая, отец потом говорил: “Ванюшечка всех кормил”, – он так с юмором себя называл. В Полтаве была удивительная атмосфера, творческая, потому что многие приезжали из Петербурга – началась революция, было голодно, холодно и на юг стекалась интеллигенция; было очень много хороших музыкантов и певцов.
К.С. Скажите, кто был его педагогом?
А.К. У него была единственная учительница, педагог музыки, она была необыкновенной, Богом данный педагог √ Муравьева. Она ставила ему голос, но, я думаю, научить было невозможно. У отца была природная постановка голоса. Очень многое от Бога, но направила и помогла, конечно, эта замечательная женщина.
К.С. А что значит – жить в одной квартире с великим певцом?
А.К. Нелегко. Режим вошел в жизнь отца как неотъемлемая часть его жизни, творческой, и личной. Он был сосредоточен на голосе; это великий труд, это было мученичество. Я помню очень хорошо все оклики мамины или бабушкины: “ Тише, тише, тише, папа занимается. Тише, тише – папа репетирует, не балуйтесь. Тише, тише, не ходите туда, сегодня же спектакль, вы что забыли?” Но очень трудно объяснить маленьким детям, что перед спектаклем отца целый день нельзя ни о чем спрашивать, нельзя разговаривать. Отец молчал, он заставлял себя молчать перед спектаклем, перед концертом. Он берег голос и жертвовал очень многим, но он сберег голос до старости. Нельзя сказать, что голос был для него самоцелью, – это была возможность участвовать в музыкальном мире. Он занимался много, он все время репетировал (у него были разные концертмейстеры – и Сахаров, и Никитин). Он занимался чуть ли не до самого конца, трудолюбие у него было просто необыкновенное. Когда он взял меня на Пушкинские праздники в Михайловское, он уже был пожилой человек; я не могла понять, откуда у него были силы, потому что как же это было возможно: жара, пыль, суета, толпы народа, и он каждый день под палящим солнцем выступал. Но он не позволял себе не репетировать. На восьмидесятилетнем юбилее в Большом театре он же пел. Он придумал себе седой парик: вышел Ленский в седом парике – это было очень интересно. К старости некоторые вещи он трактовал по-другому. Например, у меня было сильное впечатление, когда был концерт в Большом зале консерватории. Первое отделение играл Ростропович, а потом отец пел романсы. И трактовка некоторых романсов Рахманинова у него стала философской. Он пел в этом концерте романсы молодого композитора на стихи Ахматовой – это было интересно, и я поняла, что он и трактует уже несколько по-другому, как человек пожилой; у него был вкус и чувство меры до конца. Когда он уже не мог петь, а это случилось совсем незадолго до смерти, для него было невозможно уйти от творчества √ это, значит, уйти из жизни; и он продолжал работать, он в воображении своем творил, он продолжал придумывать. Отец уже с трудом говорил, это было перед моей поездкой в Грецию (я вдова грека, он похоронен там, и поэтому я иногда туда езжу), и отец сказал, что хочет со мной поговорить, а я должна была заехать в Лондон. И после очень долгой паузы, он поведал свои сокровенные мысли, ему было уже около 90 лет: “Ты поедешь туда, найди мне Галину Вишневскую и объясни ей, что я задумал”. А задумал отец снимать оперу “ Снегурочку” , он говорил: “Я, по идее, сказочный персонаж, все равно, сколько ему лет, а Галина – она без возраста, для Галины Вишневской нет возраста, она будет Купава”. Он рисовал мизансцены, придумывал.
Ничего не получилось. У отца было разочарование, когда он понял, что это не может получиться в силу многих причин. Он все вздыхал и говорил, что выучил слово модное очень – спонсор. Он вздыхал и говорил: “ Нужен спонсор” .
К.С. А государство не могло дать денег?
А.К. Нет. Но отец даже не рассчитывал на это, потому что понимал, что начиналась новая жизнь, была перестройка. Он говорил: “ Ты не можешь его найти?” Я, честно говоря, старалась, но вы знаете, как трудно найти спонсора, и я не нашла, пусть папа простит меня.
К.С. Анна, вы сказали о том, что образ отца ассоциировался со словом “ мученик” . В чем это выражалось? Он – знаменитый певец, так сказать, баловень судьбы…
А.К. Так принято думать. Человек, который стремится к совершенству в своем творчестве, очень редко бывает удовлетворен достигнутым. Отец никогда не почил на лаврах, хотя слава к нему пришла очень рано, ему было 18 лет, его очень быстро приняли в Большой театр. Я помню выражение его лица, когда он слушал свои записи: у него было мученическое выражение лица, он искал ошибки; искал, как можно сделать совершеннее. Он не чувствовал себя счастливым в жизни, это был его характер, он не чувствовал себя удовлетворенным тем, что у него есть. И еще у него было ощущение, я потом это очень хорошо поняла, что его не понимают. И в чем-то это было так. Ему казалось, что его не понимает государство, не понимают чиновники – с чиновниками у него было всегда очень сложное отношение, считалось, что у него плохой характер. Ему казалось, что его не понимают родные и близкие, что его не всегда понимают дети. Он был мудрым от природы, очень умным человеком, и он был прав. Он был обласкан славой и сильными мира сего. Вы знаете, что репрессиям семья не подверглась, хотя маму вызывали к Берия, ее спасло то, что я вот-вот должна была родиться, и что она была женой Козловского. Сталин любил голос отца, Сталин, говорят, был музыкальный человек. Отец мечтал хотя бы раз в жизни побывать в Ласкало, но его не пускали. Он никогда не был заграницей. Уже потом, на склоне лет, его приятель Громов в ЦО получил командировку заграницу, сделал отцу вызов, чтобы он поплавал в море, то есть частным порядком. А так они ездили по войскам с мамой, после войны были в Карловых Варах, маме нужно было лечиться, и он поехал как сопровождающий маму. Его не пускали за границу.
Отец был очень упрямым человеком, и был такой случай и удивительно, чего он добился. Он задумал построить в своей любимой, дорогой, родной Марьяновке музыкальную школу, там очень много талантливых детей. Но Екатерина Алексеевна Фурцева очень старалась ему объяснить доброжелательно, что это совершенно невозможно, она говорила: “Иван Семенович, конечно, достижения социализма очень велики, но они еще не достигли того уровня, когда можно было бы строить в колхозах музыкальную школу. И потом, нет такого законодательства, нельзя узаконить строительство музыкальной школы за счет частного лица”. Она один раз ему отказала, второй раз. А он поступал как в известной басне Крылова -“ а Васька слушает, да ест” . И представьте себе, все-таки он построил эту школу.
Это было для него очень важно. Он построил на отчисления от своих концертов, это была целая кампания – он звонил художникам, чтобы картины повесить на стены; он просил своих друзей, и ему не отказывали. Потом он стал добывать музыкальные инструменты: он достал арфу, он просил кого-то пожертвовать скрипку – и ему не отказывали; потом фортепьяно появилось. В общем, он добился. Там были всевозможные трудности – это же деревня, и он решал вопросы с архитекторами, со строителями, потому что построить построили, а как же быть с сантехникой, с канализацией. Он добился этого еще при том правительстве, до перестройки. Там хор сейчас, они уважают своего великого земляка, приезжали в Москву несколько раз, конечно, не без помощи отца. Отец очень добрый человек. Он старался обязательно устроить детей из Марьяновки на кремлевскую елку, они всегда были гостями у него в доме, учителя приезжали. Когда отца не стало, мы старались продолжить его дело – существует фонд имени Ивана Семеновича Козловского. Этот фонд, конечно, как и многие другие, не имеет средств, но что-то у нас получилось, мы послали им деньги, что могли. Сейчас все в порядке, сейчас правительство Украины выделило им средства.
К.С. Анна, скажите, у него были тяжелые отношения с чиновниками, а в чем это выражалось, кроме того, что ему не давали строить школу?
А.К. Вы же помните, как отец обиделся и устроил своеобразную забастовку – он перестал петь.
Отец получал за концерт не один гонорар, а несколько – ставка у него большая. Но тогда было модно уравнивать всех. Во время гастролей он же поправлял материальную ситуацию, потому что артистам платили мало, а когда он приезжал – это же был успех, билеты раскупались, всегда были полные залы. И в газете его обвинили в том, что он получает большие гонорары. Для него было больно, что власть не заступилась за него, ведь это было несправедливо. Тогда и он безумно обиделся. И надо сказать, что отец был безумно ранимым и обидчивым человеком, и обид не прощал. И когда за него не заступились, он перестал петь. Но, в общем-то, отцу редко отказывали, он пользовался всенародной любовью, но он не ощущал себя счастливым человеком. Хотя он не был мрачным, наоборот, у него было природное чувство юмора, он был блестящий собеседник, очень любил говорить длинные тосты. В детстве была ситуация перед концертом, как будто экзамен, – все должны были молчать, тихо себя вести, но потом было расслабление, обязательно застолье. Я очень хорошо помню, как собиралась за столом семья, и помню ощущение семьи. Отец всегда приводил гостей после концерта, после спектакля и было так хорошо, мама была красавица невозможная – украшением стола. Этого мне потом не хватало, ведь мои родители разошлись. Он всегда смотрел в себя, думал над этим образом, который будет. Конечно, образ юродивого – неслучайно жизнь дала ему эту роль, потому что образ дался ему очень гармонично; он близок ему. Отец был религиозным человеком.
К.С. А как познакомились ваши родители?
А.К. Отец очень много рассказывал об этом, мама кое-что скрывала до последнего времени. Это произошло на юге, отец очень любил Мисхор, никогда в другом месте не отдыхал. А мама, Галина Ермолаевна Сергеева, тогда совсем юная, снялась в фильме, который вошел в историю кино, – это фильм Роома “ Пышка” . Она очень устала, съемки были напряженные, она получила звание заслуженной артистки, к ней пришла известность. Ей презентовали путевку. Она вышла из автобуса в Мисхоре с огромным чемоданом, перед ней чуть-чуть поодаль стоял молодой мужчина в шортах, в шляпе соломенной. Он к ней подбежал, почему-то сразу выделив ее из пассажиров автобуса, и сказал: “ Вам, наверное, помочь с чемоданом?” . Мама испугалась за свои вещи, конечно, и не сразу согласилась; согласилась нехотя. “Так это же мой санаторий, вот как раз я вам все и донесу”, – сказал отец. И отнес этот чемодан, а когда он его поставил, мама спросила: “ Сколько я вам должна?” Он деньги не взял и сказал: “ Вам это очень дорого будет стоить.”
У них сразу большая любовь случилась. И он, и она очень хорошо плавали; отец заплывал и пел – это полезно, он считал. Потом в санатории был скандал. Мама это скрывала много десятков лет, никому не рассказывала. Отец был очень спортивный, занимался до конца жизни, кольца у него в доме висят, в теннис играл. Так вот он попытался залезть по трубе на второй этаж, в комнату мамы, после отбоя. Это было молодо, прекрасно. На юг они ездили всегда, потом возили нас.
К.С. Анна, почему они расстались?
А.К. Говорят, нельзя двум личностям вместе быть. Во-первых, была безумная ревность, не знаю, может быть, мама будет сердиться, если я вам буду все это рассказывать; я понимаю, ревность была и с той, и с другой стороны. Притом, как обычно бывает в ревности, причин не было. Это впечатление моего детства, атмосфера была порой очень сложная.
Две личности, которые не всегда ладили, причем это было великое противоречие любви: они очень любили друг друга, но, как я теперь понимаю, они были разные.
Я думаю, что отец сохранил эту любовь до конца, потому что потом, когда они уже расстались, мы жили на даче вместе, встречались, и было странно наблюдать – это были уже не совсем молодые люди, но отец вел себя просто, как гимназист, – он оживал, было то, что он не мог утаить. Но он не прощал никогда; злопамятность – это нехорошо, но…
К.С. Анна, вы помните момент, когда они расставались, как это происходило?
А.К. Мама плакала, отец нервничал. Лучше поговорим об отношениях моих с отцом, потому что у них до конца жизни сохранились отношения… У отца было болезненное отношение, но она имела какую-то необычайную власть над ним. Я думаю, что этим людям было очень хорошо вместе, и тяжело порой. Отец показывал знаменитый камень, на котором они сидели на юге в Мисхоре. Они уже ссорились, и на фотографиях у мамы, казалось бы, такая любовь, молодая красавица, выражение лица печальное, все время какие-то проблемы…
К.С. Сколько вам лет было, когда это произошло?
А.К. Я тогда поступала в Университет. Отец очень хотел, чтобы я поступила в Университет; он не хотел, чтобы его дети были артистками, не пустил меня в театральную школу.
Потом я совместила – пошла после Университета в студию, читала свои рассказы. Был такой этап жизни. Я, вообще-то, была послушная, но вот в этом я не послушалась. Отец хотел всегда, чтобы я работала редактором. Меня приняли в Союз писателей, как переводчицу с греческого; потом книжки у меня появились.
Я сейчас очень жалею: он писал и давал мне свои воспоминания; когда он мне дал эту рукопись – это были его воспоминания, маленькие рассказы, мне, конечно, нужно было это взять, но я отнеслась к этому очень серьезно и сказала: “ Папа, я, наверное, не смогу развить, потому что это очень далеко от меня… это совсем далеко” . Он вспоминал о своих товарищах-актерах 20-х годов, там были имена великие, но я этого же ничего не знала┘
К.С. Семья распалась, и вы продолжали общаться с отцом…
А.К. Конечно. Когда умер мой муж, я поехала в Грецию. Был мокрый снег, дождь, какая-то промозглость; неудобный рейс, я должна была выйти из дома в четыре часа утра, потому что в шесть я должна уже быть на аэродроме. Я спускаюсь, смотрю: стоит поодаль вызванное такси, почти ничего невидно, сумерки, четыре часа, и вдруг я вижу: посередине двора стоит серая “ Волга” отца и отец рядом. Он больше всего на свете боялся простудиться, и он стоит под этим снегом.
На аэродроме было что-то необыкновенное: он взял меня за руку и повел, когда нужно было идти к самолету. Каким-то образом он прошел все преграды, все препоны, потому что его узнавали и не останавливали; мы прошли последнюю проверку паспортов, прошли уже туда, куда не пускают провожающих, и он шел, его пускали. Он дал мне с собой в Грецию колоски пшеницы с Украины. Отец же очень был верен всегда народным приметам, объяснил, что нужно бросить на могилу эти зерна, они взойдут.
Я приехала после похорон, у меня был траур, и я сама чуть было не умерла тогда, отец хотел вывести меня из этого состояния, и что же он сделал? Он считал, что только музыкой можно помочь человеку, что музыка – это спасение: музыка спасала его от одиночества, музыка спасала от разочарования в жизни; эта великая преданность музыке его спасала, она держала его в этой жизни. И отец, конечно, повел меня слушать музыку. Он решил, что только это может мне помочь. Я помню, мы слушали Моцарта в консерватории.
Он человек был очень добрый и отзывчивый. И, конечно, отец был очень строгим.
К.С. Наказывал?
А.К. Он относился к категории отцов, которые, как бы у них не складывалась личная жизнь, считали, что их дочери обязательно должны быть ангелами. Он не соглашался с отклонениями в другую сторону. Поэтому он был недоволен, что я не сразу нашла свое счастье, я была ведь очень счастлива с Костесом. А до этого у меня не получалось, были неудачные браки, и ему очень не нравилось, он очень переживал из-за этого. Он осуждал, и мне казалось, что он меня не понимает. Но все-таки он был мне всю жизнь самым верным другом, он по своей природе был очень верным другом, он умел дружить.
Как же мне его не хватает сейчас. Допустим, мы ссорились, были конфликты, но когда что-то со мной случалось, он это чувствовал, знал, немедленно оказывался рядом и он необыкновенно помогал. Конечно, я была как за каменной стеной. Он помогал много. Потом я поняла, что он не всегда был не прав; он был умным.
Он помогал очень многим, и его доброта была действенна. Он, например, не рассказывал никогда, что в те страшные годы, когда был культ личности, он многим ссыльным посылал теплую одежду, он не забывал их.
Я расскажу случай, который был связан с его широтой. Это случилось с Лилей Ивановной Абели – была такая певица. У нее был замечательный голос, длинные косы; и прямо со сцены ее забрали, сослали в Сибирь, она там очень многие годы провела. Она поплатилась за свое родство.
Она вернулась уже пожилой, измученной; поселилась в Москве, ее реабилитировали, как тысячи других невинных жертв. Она меня нашла. Она вела себя очень решительно и сказала, что она собирается ставить мне голос. А я уже Университет окончила к тому времени, и было уже совершенно ясно, что никакими выдающимися и даже невыдающимися музыкальными данными я не обладаю. Я спросила, зачем же мне пустая трата времени, мучений, но Лиля Ивановна была неумолима. Она стала настаивать, в конце концов, я, как слабый человек, согласилась.
И через некоторое время, действительно, какие-то ноты стали вырываться, к моему большому стыду перед соседями; преодолевая свою природную застенчивость, я пела, и никак не могла понять, зачем же мне нужно голосить. Мы дошли до арии “Самсон, я тебя ожидаю”, и я не понимала, что же я мучаюсь-то. А потом все стало ясно. Отец посылал Лили Ивановне какие-то теплые вещи, деньги и лекарства не только ей, а еще ссыльным некоторым, которых она знала. И когда она вернулась из ссылки, она поклялась себе, она очень благодарный человек, она поклялась отблагодарить отца во что бы то ни стало. К тому времени она стала преподавательницей музыки, преподавательницей пения и, говорят, очень хорошей. Вот она решила мне сделать сюрприз, вытащить, как она выражалась, голос у дочери. Но занятия наши прекратились внезапно, Лилия Ивановна умерла, царство ей небесное.
К.С. Анна, вы говорили, что он был очень хороший друг, а с кем он дружил?
А.К. Он никогда друзей не забывал. Был такой певец, потом он был суфлером в Большом театре, его помнят, потому что он суфлер был много десятков лет, – Александр Яковлевич Альтшулер; у них с отцом была дружба необыкновенная. Я знаю, что мама очень к нему ревностно относилась, потому что, когда они ссорились с мамой, отец к нему убегал. И потом приходил через день – два.
И я вспоминаю очень забавный случай, как раз когда он провел сутки у Альтшулер. Мама хотела угодить отцу, потому что он безумно боялся простуды, она хотела сделать квартиру более теплой, чем она была. И они с работницей стали думать, чем клеить, потому что подул ветер, наступила неожиданно осень. Старые афиши отца они аккуратненько разрезали ножницами и поклеили все окна. Отец пришел и увидел, что афишами заклеены его окна, он, ни слова не говоря, он взял тапочки и ушел из дома. Он безумно обиделся.
У отца было очень много друзей, он дружил с Михоэлсом. Когда его убили, молодая вдова, Анастасия, осталась совершенно беспомощной, без средств; и отец помогал ей.
Отец был очень дружен с Свободиным, мхатовским актером; он очень любил Сергея Викторовича Гацеридзе – певец Большого театра.
К.С. Скажите, было у него творческое соперничество с Лемешевым, с Собиновым…
А.К. Это легенды. У меня есть фотография, которую мне дала Вера Николаевна Лемешева, моя дорогая соседка, мы с ней дружим, там отец с Лемешевым, смотрят так хорошо друг на друга. Они были очень корректные. Они были два больших певца, какое же тут могло быть соперничество. Они были два замечательных, уровень одинаковый.
К.С. А с Леонидом Витальевичем Собиновым?
А.К. Отец тогда был совсем мальчик, двадцать лет или даже меньше ему даже было. Тоже есть фотография, где он провожает Собинова на концерт. Леонид Витальевич случайно почувствовал себя плохо, и отец дебютировал – он пел за Собинова.
Собинов заметил и приветствовал появление отца на оперном небосклоне, он угадал отца, отца угадал и Шаляпин, который говорил: “Козловский у вас есть”. А Леонид Витальевич был очень доброжелательный, хорошо его принял. Соперничества не могло быть, они выше этого. Вот тенора, к сожалению, нет до сих пор. Говорят, правда, что в Одессе появился…
К.С. Анна, вы говорили, что папа был очень религиозен, а откуда корни этой религиозности, ведь он прожил всю жизнь в условиях режима…
А.К. Во-первых, отец подарил русскому слушателю “ Всенощную” Рахманинова, религиозную музыку, которая была запрещена. Когда его выдвигали на Государственную премию, он в программу ввел “ Всенощную” . У комиссии могли быть неприятности, поэтому его просили, но он настоял, ему разрешили, сделали исключение.
Отец подарил пласт музыкальной культуры России, открыл. Отец был религиозным человеком в душе своей по-настоящему. Он тихо верил, он верил в глубине души. Я не говорю, что он жил по заповедям, заповеди – это была его жизнь. Он молился всегда перед едой, но он молился в доме, он никогда не выставлял это на показ, он был очень прилежным прихожанином в церкви в Брюсовом переулке. Питирим считает его очень дисциплинированным прихожанином; и отец, когда это было не принято, никогда не отказывался от своих религиозных убеждений, от веры. Он никогда ни шел на компромиссы. Он же 8 лет пел в церкви.
Он рассказывал, что он говорил с Николаем II, с нашим последним царем. Николай II был на Украине и слушал хор в Печерской лавре; он просил запевалу показать ему голос удивительный. Ему подвели – это был отец. Отец очень хорошо помнит лицо царя, доброжелательное, очень доброе.
Я спрашивала, как он разговаривал, был ли величествен, строг. “Нет”, – говорил отец, – “он был очень улыбчив, мягкий, очень добрый”.
Он уходил в себя, ему помогала вера, музыка спасала от предательства людского, от суеты, от обид, которые было так легко по неосторожности нанести. Отец был очень широким, в смысле, у него было очень много граней. Он был очень образованным человеком. У него было самообразование, у него около кровати просто до потолка были книги, он читал все журналы.
К.С. А папа вас не пытался приобщить к музыке?
А.К. Ну как же – я училась у арфистки Киры Константиновны Саранжевой, у меня была арфа и я играла. Отец никогда не мог забыть, как я играла “ Сентиментальный вальс” Чайковского на арфе: он пришел на экзамен, Кира Константиновна поставила мне четверку; отец очень обиделся и считал, что это кто-то на него сердится, потому что девочка замечательно играла. У меня есть сестра, она играла на скрипке.
Я оставила музыку, потому что поняла, что это не моя стезя, а сестра вынуждена была по состоянию здоровья оставить скрипку, но она способней, чем я. Музыкантов из нас не получилось, но мы развили другие таланты.
Оставить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.