Корней Чуковский и его дочь и муза – Мурочка

Кто не знает стихов и сказок Чуковского? Их читали наизусть наши бабушки и дедушки, мамы и папы, и без сомнения, будут читать внуки и правнуки. В чем волшебство этих строк? Возможно, в том, что они родились от большой любви.

Коля Корнейчуков вырос без отца, и не просто без отца: в его метрике вместо отчества стоял прочерк — так регистрировали незаконнорожденных до революции. Сам он, горячо мечтая о полноценной крепкой семье, женился довольно рано, и через семь лет у молодого литератора, взявшего псевдоним Корней Иванович Чуковский, было уже трое детей: Коля, Лида и Борис. Последний, четвертый ребенок, Мария — Мура, Мурочка — родилась спустя еще десять лет.

МАЛЕНЬКАЯ МУЗА

И угораздило же Мурочку явиться на свет в столь неудачное время!.. 1920 год, Гражданская война. В Петрограде голодно и холодно, свирепствуют грипп-испанка и тиф. Продовольственные пайки распределяют по классовому принципу, и люди свободных профессий обеспечиваются по низшей категории. Чтобы прокормить жену и четверых детей, Корнею Чуковскому — известному публицисту, переводчику, литературному критику и детскому писателю — приходилось выпрашивать помощь в Наркомпросе. В поисках дополнительных пайков он носился по городу, читал лекции о литературе рабочим, солдатам, матросам…

Мурочка потихоньку росла — болезненная, но очаровательная, с огромными, умными не по возрасту глазами, очень впечатлительная и эмоциональная. Редко какого писателя можно назвать идеальным семьянином: литературное творчество требует тишины и сосредоточенности. Но именно обожаемая младшая дочка дарила Чуковскому радость вдохновения. Он старался проводить с Мурой побольше времени: гулял с ней, рассказывал о деревьях, животных и птицах, выдумывал новые игры, на ходу сочинял складушки-приговорки. Читал стихи, выбирая у взрослых поэтов подходящее для детей, рассказывал сказки. Чуковский не уставал развлекать Мурочку.

Еще не умея как следует говорить, Мура болтала без умолку, на своем, на детском. Чуткое писательское ухо улавливало в детском лепете интересные словечки, рифмы, к которым так склонны малыши. Свои наблюдения Чуковский заносил в дневник, из которого позже сложилась знаменитая книга «От двух до пяти» об освоении детьми родной речи.

Тесное общение с маленьким ребенком подтолкнуло Корнея Ивановича писать по-новому, на понятном для детей ритмическом языке — так, как никто до него не писал. Чуковский не подделывался под детский вкус, просто рядом с Мурочкой он сам становился ребенком, и стихи рождались сами собой.

Несмотря на нелегкую и скудную жизнь, Мурочка росла, окруженная огромной любовью, и прежде всего — любовью отца. «Счастье для малых детей, — писал он, — норма жизни, естественное состояние души, еще не знающей ни об угрозе неминуемой смерти, ни о мучительных тяготах и томлениях жизни». Отраженный свет счастья его любимицы сделал Чуковского одним из лучших детских писателей. Именно в этот период появились прекрасные стихи и сказки, и часто их героиней становилась Мура. Помните «Закаляку»? «Дали Мурочке тетрадь, стала Мура рисовать…»

«Тараканище», «Мойдодыр», «Муха-цокотуха», «Путаница», «Телефон» это и многое-многое другое Чуковский написал именно в те годы, когда рядом была Мура.

Советским ребятам полюбились сказки Чуковского. Их родители слали писателю письма, спрашивали совета о воспитании, делились наблюдениями за собственными детьми и их забавной речью.

ТРАВЛЯ

Во времена становления Советской республики «идеологическая выверенность» литературы ценилась выше ее качества, даже если речь шла о произведениях для детей. В 1928 году Надежда Крупская, теоретик коммунистического воспитания, разразилась обширной статьей в «Правде», подробно разбирая сказку Чуковского «Крокодил». Вдова Ленина не стеснялась в выражениях: галиматья, пошлость, буржуазная муть… «Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической смысл она имеет? … Приучать ребенка болтать всякую чепуху, читать всякий вздор, может быть, и принято в буржуазных семьях, но это ничего общего не имеет с тем воспитанием, которое мы хотим дать нашему подрастающему поколению», — писала бездетная Крупская.

Статья в «Правде» стала руководством к действию для многих критиков-подпевал, тут же ополчившихся на Чуковского. «Что это за герои: говорящие крокодилы, мухи, комары и тараканы?» — вопрошали они. Небывальщина вредна для детского сознания, советскому ребенку ни к чему фантазии о танцующих умывальниках, скачущих подушках и сковородах. Не такая литература нужна будущим строителям социализма.

«Чуковщина! Безыдейная муть! Не издавать!» — в один голос вопили идеологи от литературы. Детские стихи и сказки Чуковского перестали печатать. Из соображений цензуры издательства отказывались публиковать то его литературоведческую статью, то перевод.

Для семьи Чуковских настали тяжелые времена. Доведенный до отчаяния травлей и безденежьем, под давлением Госиздата Чуковский пишет покаянное письмо, «признавая» собственные ошибки и обещая заняться «идейной» литературой для детей. До конца дней писателю было стыдно за этот поступок. И все последующие несчастья он воспринимал как расплату за предательство самого себя.

ВЫЛЕЧИТЬ НЕВОЗМОЖНО…

Мура часто и мучительно болела, доводя до слез отца, так боявшегося потерять свою отраду, самого родного человечка. Чуковский видел в дочери тонкое понимание литературы, склонность к творчеству, в том числе поэтическому. С семи лет Мурочка писала стихи, и отец относился к ним серьезно — разбирал, критиковал. Впечатлительная и импульсивная девочка привыкла быть центром семейного мироздания, но свойственную ей нервность отец списывал на домашнее воспитание, полагая, что в коллективе сверстников это пройдет.

Вскоре Муре пришлось оказаться в таком коллективе, в отрыве от родных. У девочки обнаружили костный туберкулез. Она ослепла на один глаз, ее ноги заковали в гипс. Врачи могли предложить только лечение закаливанием в крымском санатории, других способов борьбы с болезнью тогда не знали. Чуковский поехал вслед за ней, выдумав себе задание: написать очерк о том, как лечат советских детей. Это давало возможность видеться с Мурочкой — порядки в санатории были строгие, родителей не пускали. Вначале казалось, что болезнь отступает, но надежды оказались тщетными. Спустя несколько месяцев состояние девочки вновь ухудшилось, процесс захватил легкие. Приговор медиков был страшным: Мура умирает.

Пока могла, Мурочка держалась мужественно. Отец читал ей книги, стараясь отвлечь, перенести в выдуманный мир. Что еще он мог сделать? Но наступил день, когда и это перестало помогать. Она умирала мучительно, кричала от боли… Ей было всего одиннадцать.

БЕЗ СЧАСТЬЯ

Со смертью любимой дочери из жизни Чуковского ушло что-то главное, светлое, счастливое. Никогда больше не писалось ему так радостно.

А впереди было еще много лет жизни — с наградами, орденами и Ленинской премией, с желчной критикой в адрес его «Бибигона», со всенародной любовью с чужими детьми, так и льнувшими к нему. «Всесоюзный дедушка» Чуковский устроил на своей даче в Переделкино специальную детскую библиотеку. Он старался подарить ребятам то, что когда-то дарил любимой дочке: умение фантазировать, любовь к жизни, природе, литературе.

В «Признаниях старого сказочника» он оставил заповедь детским поэтам: «Писатель для малых детей непременно должен быть счастлив. Счастлив, как и те, для кого он творит».