Татьяна ПЕЛЬТЦЕР: ЕЕ НИКТО НЕ ЛЮБИЛ, КРОМЕ НАРОДА

Она не смогла жить без России и, хотя сама имела немецкие корни, уговорила своего мужа, немецкого коммуниста и философа Ганса Тейблера, расстаться после четырех лет совместной жизни. Хотя, казалось, Татьяне ПЕЛЬТЦЕР уготована райская жизнь добропорядочной немецкой фрау, но это не соответствовало ее характеру. В 1931 году она возвратилась в Москву. Однако времена были уже другие. Из театра ее выгнали “за профнепригодность”, и она села за пишущую машинку на машиностроительном заводе, где работал ее брат Александр. Впереди — слезы и разочарования, прежде чем к ней пришла всенародная слава. Татьяне Пельтцер к тому времени исполнилось сорок семь лет…

СВАДЬБА С ПРИДАНЫМ
Ее папа Иван Романович Пельтцер был режиссером, театральным антрепренером и педагогом, первым (!) заслуженным артистом республики, сам ставил фильмы и много снимался. Мать Елена Сергеевна — актриса, работала у мужа. Отец взял дочь на подмостки, когда ей исполнилось 9 лет, и вскоре она получила свой первый гонорар. Отец был для нее учителем, а школой — провинциальные сцены от Киева до Нахичевани.Почему ей так долго не везло? Может, причиной ее купеческое происхождение или отсутствие актерского образования? А может, всему “помешал” брат Александр, осужденный за контрреволюционную деятельность, ставший главным инженером завода им.Лихачева и сгинувший в 36-м?.. Однако когда в 1934 году открылся Театр миниатюр, Пельтцер вернулась на сцену и попала в замечательную компанию: Рина Зеленая, Мария Миронова, Александр Менакер. Играла бытовые роли в маленьких пьесках, ее стали приглашать на эпизодики в кино. Но настоящим ее домом стал Театр сатиры, а звездной — роль Лукерьи Ивановны в спектакле “Свадьба с приданым”, который сразу перенесли на экран. Тут же вышел фильм “Солдат Иван Бровкин”, после которого ее окрестили “матерью русского солдата”. И когда труппа поехала на гастроли в Германию и на КПП немецкий офицер, увидев Татьяну Ивановну, воскликнул: “Ой, кого я вижу! Товарищ Пизнер!”, она поняла, что стала знаменитой. Посыпались предложения от кинорежиссеров, она получила звание заслуженной и стала примой Театра сатиры.
До сих пор Пельтцер жила в общежитии театра вместе с отцом, которого выставила молодая жена. Теперь они наконец могли наладить быт — им дали квартиру в кооперативе Театра киноактера по соседству с Юматовым и Крепкогорской, Рыбниковым и Ларионовой, Румянцевой… Каждое утро Иван Романович выходил во двор с попугаем на плече и заводил серьезные разговоры с кем-нибудь из соседей. Если он долго не обращал внимания на птицу, она мстила: тогда вместо обычного “Ванечка, Ванечка!” раздавалось: “Пельтцер, мать твою!!!” Попугай пользовался в доме бешеной популярностью…
ТАНЦЫ НА КРЫШЕ ТРОЛЛЕЙБУСА
Зрителям казалось, что в жизни она такая же, как ее героиня тетя Тоня в известном спектакле “Проснись и пой!”, — близкая, понятная, своя. На самом деле характер у нее был сложный, взрывной. Многие ее недолюбливали за прямолинейность и считали вздорной бабой. Однажды на труппе прорабатывали замечательного актера Бориса Новикова за пристрастие к спиртному. Он, будучи в прекрасных отношениях с Пельтцер, после ее выступления с обидой сказал: “А вы, Татьяна Ивановна, помолчали бы. Вас никто не любит, кроме народа”. Она была трудной. Скандал с режиссером перед съемкой — своего рода допинг. Но через пять минут она выпархивала на площадку как ни в чем не бывало, обвораживая всех своим обаянием. Ей все прощали. Постановщик “Ивана Бровкина” Иван Лукинский признавался, что роли матери Евдокии Бровкиной не придавал поначалу никакого значения, пока на него не обрушился поток просьб, и уже в следующей картине “Иван Бровкин на целине” роль матери сочинялась специально для Пельтцер.
Как она умела влюбляться в людей! Обожала свою парикмахершу, боготворила Миронова и называла его сыном, не уставала восхищаться Фаиной Раневской, повторяя ее остроты. Однако на сцене ей приходилось сложновато, если партнер менял мезансцену — она привыкла действовать в строго ограниченных рамках роли и боялась импровизаций. Тогда у нее глаза приобретали затравленное собачье выражение. Но в жизни играла с удовольствием: если ей позвонить в три часа ночи и предложить ехать, она срывалась мгновенно. Единственное, что ее интересовало: с кем.
Несмотря на годы, она оставалась озорной. В день ее восьмидесятилетия друзья накрыли огромный стол прямо в саду. Когда у противоположного конца появился элегантный человек и пожелал чокнуться с именинницей, она недолго думая нырнула под стол прямо с рюмкой и через несколько секунд появилась рядом с ним, даже не расплескав содержимое бокала. Оркестр заиграл танго, и они отправились танцевать… Молодость — это не отсутствие морщин, а состояние души. Кто еще из наших актрис мог в семьдесят лет танцевать на крыше, прыгать с забора, бегать с песнями по мостовым, кататься, стоя на крыше троллейбуса?!
ТАТЬЯНЕ НЕ БЫТЬ С ГАНСОМ
В 1972 году ей присвоили звание народной артистки СССР. Она стала первой народной в Театре сатиры за сорок восемь лет его существования. Долго не верила в то, что это правда. Поверив, пригласила всех в “Будапешт”. Оказалось, что у нее день рождения, шестьдесят восемь лет, и по традиции она справляет его в ресторане. Потом поехали к ней пить кофе. В квартиру набилось много народу. Татьяна Ивановна темпераментно колдовала на кухне — она отлично готовила и даже на гастроли возила с собой судки и сковородки.
В тот день на ее адрес пришла масса телеграмм. И среди них — от Ганса, длинная, на немецком языке. Их связывали теплые отношения. Он стал маститым профессором, доктором философских наук. Его вторая жена ужасно ревновала мужа, запрещала переписываться. Но бывшие супруги оставались привязанными друг к другу всю жизнь, хоть и редко встречались. Ольга Аросева как-то стала свидетельницей их встречи. “Мы как-то отдыхали в Карловых Варах, он приехал из Берлина повидаться с Татьяной Ивановной. Мы с Галей Волчек решили, что им хотелось бы побывать одним, и отошли. Они стояли вдвоем на балконе, мирно беседовали. Потом тонус беседы стал повышаться, лидировал голос Татьяны Ивановны. Из обрывков разговора стало ясно, что идет выяснение отношений по поводу того, почему они расстались много лет назад… Но все свелось к улыбкам и смеху. Пятьдесят лет прошло! Да каких лет! Их разлучила история, как любила шутить Татьяна Ивановна”.
ФОРМУЛА ЛЮБВИ, ВЫЧЕРЧЕННАЯ В СЕРДЦЕ
На репетициях спектаклей с Марком Захаровым Пельтцер встречала его фразой: “Шли бы вы рассказики писать — и, шлепнув его сковородкой по ноге, добавляла: — Тоже мне, современная режиссура!” А потом полюбила, оттаяла. С уходом Захарова из Сатиры между ней и Валентином Плучеком, главным режиссером театра, словно кошка пробежала. Во время одной из репетиций “Горя от ума” разразился скандал, после которого Пельтцер ушла из театра навсегда. В Ленкоме она сыграла немного, в основном небольшие роли, но даже в них она часто перетягивала одеяло на себя.
А потом в 1991 году в центральной прессе появилась заметка “В палате с душевнобольными”. В ней говорилось о том, что всеми любимая артистка помещена своей домработницей в дешевую клинику для сумасшедших, в общую палату. Мало того, психи не приняли ее и избили. Был грандиозный скандал, в результате которого театр перевел артистку в элитную больницу — Пельтцер страдала страшными приступами атеросклероза — потерей памяти. Хотя в целом она оставалась здоровым человеком: лошадиные дозы кофе, курево и бешеный темп — она не ходила, а бегала. Ее уже вводили в “Поминальную молитву” в роли без слов — лишь бы зрители увидели ее глаза. Но после нервного напряжения она вновь попала в больницу и там, предоставленная сама себе, упала и сломала шейку бедра. Исход был один… Ее семьей оставалась труппа театра. Говорят, были романы, но о них никто ничего толком не знал, а верные подруги Ольга Аросева и Валентина Токарская умели молчать. Отца и брата уже не было в живых.
… Народу на похоронах было немного. Представительница “Мосфильма” что-то лепетала про букеты, которые продавцы ей отдали бесплатно, узнав,что это для Пельтцер. Вслед ушедшей Марк Захаров сказал: “Моей любимой актрисе ничего не надо было объяснять и показывать, она давно знала эту самую “формулу любви”. Только вычертила ее не на бумаге, а в собственном щедром и многострадальном сердце. Она научилась самому хлопотному и непростому делу на земле — любить людей”